Поэты цензоры. Краткая биография цензора

) - русский поэт «Серебряного века» .

Биография

Информации о поэте сохранилось немного. Сайт «Слова. Серебряный век» приводит такую:

Поэтические книги Д. Цензора («Старое гетто», СПб., 1907; «Крылья Икара», 1908; «Легенда будней», 1913) отличались внушительным объёмом - он был поэтом плодовитым, не боящимся повторов и монотонности. Д. Цензор был хорошо известен в литературных кругах, его репутация прилежного эпигона символизма и посредственного, но честного поэта не менялась в течение четверти века. А. Блок писал: «Этот поэт слишком многословен, он не довольно любит слова». (см. Дмитрий Цензор).

И ещё слова Блока:

«Дмитрий Цензор - создание петербургской богемы… <…> он чист душой и, главное, что временами он поёт, как птица, хотя и хуже птицы; видно, что ему поётся, что он не заставляет себя петь» (см.: А. Блок. (Рецензия) // Сочинения в двух томах. Т. II. М., 1955).

Он был участником многочисленных литературных объединений Петербурга начала XX века, печатался в газете «Казарма» (1906) и журналах «Зритель» (1905) и «Пробуждение» (1909), был сотрудником редакции журнала «Бегемот», в 1908 году стал членом Кружка «Вечера Случевского», посещал собрания на «Башне» у Вяч. Иванова , с февраля 1913 года входил в «Цех поэтов» Н. Гумилёва , издавал журнал «Златоцвет». Особо активно участвовал в деятельности петербургского литературного Кружка, куда входили знаменитые поэты - Н. Гумилёв, О. Э. Мандельштам , А. А. Ахматова , К. Д. Бальмонт , В. Я. Брюсов , Ф. К. Сологуб и др. Сохранилась фотография участников встречи от 26 января 1913 года, а также фотографии Дмитрия Цензора из семейного архива Олега Протопопова (см. Неизвестные фотографии Н. Гумилёва и других поэтов Серебряного века Автор Кирилл Финкельштейн). Поначалу эти поэтические встречи проходили на дому у поэта Константина Константиновича Случевского (1837-1904) по пятницам и потому получили название «Пятницы Случевского». После смерти Случевского (25 сентября 1904 г.) участники «пятниц» решили периодически встречаться на квартирах постоянных участников Кружка, назвав его, в память ушедшего поэта «Вечера Случевского». Продолжились и традиции ведения альбома, отдельные части которого хранятся ныне в архивах ИРЛИ, РГАЛИ, и в фондах РНБ. Кружок стал главным «долгожителем» среди литературных салонов Петербурга, просуществовав 14 лет - до ноября 1917 года .

Позже Дмитрий Цензор написал про Кружок и обстановку, царившую в нём, в журнале «Златоцвет».

«Дм. Цензор стал одним из героев пародийного романа Корнея Чуковского „Нынешний Евгений Онегин“ („И Цензор - дерзостный поэт - / украдкой тянется в буфет“), с которым в начале 1900-х годов сотрудничал в газете „Одесские новости“, а также участником рассказа М. Зощенко „Случай в провинции“, где рассказывается, как после революции „однажды осенью поэт-имажинист Николай Иванов, пианистка Маруся Грекова, я, и лирический поэт Дмитрий Цензор выехали из Питера в поисках более легкого хлеба“. И. С. Эвентов вспоминал, что Дм. Цензор был одним из тех, кто нёс на плечах гроб с телом А. Блока в 1921 году». См. рассказ Зощенко «Случай в провинции» .

Поэтические книги Д. Цензора:

• «Старое гетто», СПб., 1907;
• «Крылья Икара», 1908;
• «Легенда будней», 1913

В 1920-е годы сотрудничал в сатирических журналах «Бегемот», «Смехач», «Пушка» и других. В советское время Д. Цензор оказался на обочине литературного процесса, время от времени печатался в многотиражках, лишь в 1940 году издал одну книгу избранных стихотворений. Перед войной он стал секретарём партийной организации Ленинградского Союза писателей.

Похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища в одной могиле с женой, балериной А. В. Груздевой.

Его пасынок - выдающийся фигурист Олег Протопопов . Именно отчим подарил первые коньки своему пасынку, будущему двукратному чемпиону Олимпийских игр. Олег Протопопов вспоминал: «отчим спас нам жизнь, вытащив нас с мамой из блокадного Ленинграда, когда мы были уже на грани смерти» (см.

Провожала подруга любимого. Жалостная песня из репертуара А. И. Третьяковой. На 2 женских голоса (можно исполнять в один голос) и фортепиано. Слова Дмитрия Цензора. Музыка Николая Маныкина-Невструева . М.: Прогрессивные новости.

Приходи в мой сад зелёный: Романс для голоса с сопровождением фортепиано es.1-g.2. Слова Д. Цензора, музыка Виктора Липченко. СПб: Музыкальный магазин «Северная лира».

Приходи в мой сад: Цыганский романс для голоса с сопровождением фортепиано d.1-fis.2. Слова Дмитрия Цензора, музыка Карла Тидемана. СПб: Музыкальный магазин «Северная лира».

Полюби меня: Для голоса с сопровождением фортепиано c.1-f.2 (a). Слова Д. М. Цензора, музыка Н. С. Шепелева. Ростов-на-Дону : Адлер.

Орлиная песня: Для голоса с сопровождением фортепиано c.1-as.2. Слова Дмитрия М. Цензора, музыка Николая А. Шиповича. Киев : Индржишек.

Привет Всерабису: 1919-1929. Музыка Е. Вильбушевича, слова Д. Цензора. Л.: Ленинградский областной союз рабочих искусств, 1929.

На братской могиле. Музыка Соловьева, слова Д. Цензора. М., 1955.

Дмитрий Михайлович Цензор

Цензор Дмитрий Михайлович - поэт, прозаик.

Родился в бедной еврейской семье. Отец - портной - привил мальчику любовь к поэзии и рисованию. С детства «без конца мог импровизировать наивными детскими стихами фантастические сказки, они часто носили юмористический характер» (Автобиография // Фидлер Ф.Ф. Первые литературные шаги. М., 1911. С.240). Детство и раннюю юность провел в Ярославле и Ростове. По собственному признанию, «с детства много поэтических переживаний будил <...> женский образ» (Там же). Первое стихотворение написал в 12 лет, находясь под влиянием поэзии Надсона. Литературный дебют состоялся в 1894 - стихотворение в «Виленской газете», подписанное инициалами. Темы первых лирических стихов - природа и любовь. В 17 лет попал в Ковно и Вильно, где познакомился с жизнью еврейской бедноты в черте оседлости. В автобиографии Цензор признавался, что «полюбил болезненную, сумеречную жизнь кривых еврейских кварталов» (Там же. С.241). Здесь он увлекся социальными науками, общественными идеалами и настроениями пролетарской молодежи. Начал писать стихи на гражданские темы, подавляя в себе склонность к субъективной лирике. Ранние опыты были сожжены квартирной хозяйкой во время одного из обысков. В 1901-02 поступил в художественную школу в Одессе. Печатал стихи на страницах «Одесских новостей» и в «Южных записках». Увлекался идеями Ницше, ницшеанский культ грубой силы и эротики отразился в лирике тех лет. Тогда же состоялось знакомство с К.Чуковским.

В 1903 перебрался в Петербург. Здесь публиковал стихи в «Образовании» и «Мире Божьем». В 1904-08 учился в Петербургской Академии художеств, параллельно в 1906-08 на историко-филологическом факультете Петербургского университета.

В 1905-06 Цензор, захваченный революционным порывом, печатал стихи в большевистских изданиях. Затем произошел поворот в сторону интимной, субъективной лирики, которая не свободна от влияния Бальмонта и Блока.

На первый поэтический сборник «Старое гетто» (СПб., 1907) откликнулся А.Блок в статье «О лирике»: «Маленькая книжка <...> могла быть еще меньше. Этот поэт слишком многословен, он не довольно любит слова. Несмотря на однообразие его музы, от него можно ждать лучшей книги, судя уже по тем стихам, которые нам приходилось читать в журналах и газетах» (Блок А. СС: в 8 т. М.; Л., 1962.Т.5. С.158).

Цензор легко входил в разные литературные группировки: частый посетитель «Башни» Вяч.Иванова, он считал, что именно на ивановских «средах» развился и окреп его художественный вкус. Свой среди «сатириконовцев», в янв. 1914 Цензор составляет отчеты «Цеха поэтов» (см.: Златоцвет. 1914. №3. С.16) часто читает свои тексты на поэтических вечерах, студенческих балах и вечеринках.

«Дмитрий Цензор - создание петербургской богемы одной из последних формаций, именно той, которая, в свою очередь, создана революцией 1905 года» (Блок А. СС: в 8 т. М.; Л., 1962. Т.6. С.334). Богемно-«кочевое» восприятие мира Блок отметил и в рецензии на поэтический сборник: «Легенда будней» (СПб., 1914): «ничто не задерживает взгляда особенно, нет никакого стержня, который мог бы расти и развиваться». Цензор «кочует взглядом по окружающему, а окружающее <...> довольно несложно и небогато: Петербург с неизбежным Невским и Петром Фальконета, с уличными картинками в серую погоду, трамваями, витринами, подворотнями, проститутками, случайными встречами». Лейтмотив поэзии Цензор поэт определил как «все изведано», «пустынная скорбь». Однако критические замечания вызвал особый жаргон (так обозначил язык лирики Цензор, образовавшийся из-за второстепенных заимствований из словаря символистов, Блок) и бесконечные «перепевания» самого себя. Однако Блок ставит Цензору в заслугу то, что он вступил на путь символизма с его зачинателями и поэтому «чист душой», «не заставляет себя петь», более всего ему удаются «простые картинки городской жизни» (Там же. С. 335).

Поэтическим откликом на Первую мировую войну стал сб. «Священный стяг» (Пг., 1915).

В советское время Цензор писал в основном детские и юмористические стихи, которые появлялись на страницах сатирических изданий «Бегемот», «Смехач», «Пушка», объектом сатиры явились фигуры обывателей, нэпманов, бюрократов. Печатался в многотиражке метростроевцев под псевдонимом «Пескоструйщик», писал агитационные материалы, автор известных в то время песен «Моряку», «Весенняя песня», «Песня о гордой девушке» и др. Однако лучшие лирические пейзажные и стихотворные произведения по-прежнему посвящены образу города, сложившемуся под влиянием символистской лирики.

О.А.Кузнецова

Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П - Я. с. 623-624.

Далее читайте:

Русские писатели и поэты (биографический справочник).

Сочинения:

Крылья Икара СПб, 1908,

Сказки северного города Пг, 1916,

Мои соседи Л, 1927,

Вова-корабельщик Л, 1929,

Кто скорей? Л, 1937,

Стихотворения 1903-1938 Л, 1940,

Пройденные пути / предисл О.Резника М, 1949

Литература:

Эвентов И. Стихотворения Дмитрия Цензора // Литературный современник 1941 №4

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Цензор Дмитрий Михайлович
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Имя при рождении:	Дмитрий Михайлович Цензор
Род деятельности:	Поэт, писатель
Дата рождения:
Гражданство:	Российская империя 22x20px Российская империя СССР 22x20px СССР
Подданство:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Страна:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:
Отец:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Мать:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруг:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Супруга:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дети:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды и премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Автограф:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Сайт:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Разное:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Произведения]] в Викитеке

Дмитрий Михайлович Цензор (10 (22) декабря , Виленская губерния - 26 декабря , Москва) - русский поэт «Серебряного века» .

Биография

Информации о поэте сохранилось немного. Сайт «Слова. Серебряный век» приводит такую:

Поэтические книги Д. Цензора («Старое гетто», СПб., 1907; «Крылья Икара», 1908; «Легенда будней», 1913) отличались внушительным объёмом - он был поэтом плодовитым, не боящимся повторов и монотонности. Д. Цензор был хорошо известен в литературных кругах, его репутация прилежного эпигона символизма и посредственного, но честного поэта не менялась в течение четверти века. А. Блок писал: «Этот поэт слишком многословен, он не довольно любит слова». (см. ).

И ещё слова Блока:

«Дмитрий Цензор - создание петербургской богемы… <…> он чист душой и, главное, что временами он поёт, как птица, хотя и хуже птицы; видно, что ему поётся, что он не заставляет себя петь» (см.: А. Блок. (Рецензия) // Сочинения в двух томах. Т. II. М., 1955).

Он был участником многочисленных литературных объединений Петербурга начала XX века, печатался в газете «Казарма» (1906) и журналах «Зритель» (1905) и «Пробуждение» (1909), был сотрудником редакции журнала «Бегемот», в 1908 году стал членом Кружка «Вечера Случевского», посещал собрания на «Башне» у Вяч. Иванова , с февраля 1913 года входил в «Цех поэтов» Н. Гумилёва , издавал журнал «Златоцвет». Особо активно участвовал в деятельности петербургского литературного Кружка, куда входили знаменитые поэты - Н. Гумилёв, О. Э. Мандельштам , А. А. Ахматова , К. Д. Бальмонт , В. Я. Брюсов , Ф. К. Сологуб и др. Сохранилась фотография участников встречи от 26 января 1913 года, а также фотографии Дмитрия Цензора из семейного архива Олега Протопопова (см. Автор Кирилл Финкельштейн). Поначалу эти поэтические встречи проходили на дому у поэта Константина Константиновича Случевского (1837-1904) по пятницам и потому получили название «Пятницы Случевского». После смерти Случевского (25 сентября 1904 г.) участники «пятниц» решили периодически встречаться на квартирах постоянных участников Кружка, назвав его, в память ушедшего поэта «Вечера Случевского». Продолжились и традиции ведения альбома, отдельные части которого хранятся ныне в архивах ИРЛИ, РГАЛИ, и в фондах РНБ. Кружок стал главным «долгожителем» среди литературных салонов Петербурга, просуществовав 14 лет - до ноября 1917 года .

Позже Дмитрий Цензор написал про Кружок и обстановку, царившую в нём, в журнале «Златоцвет».

«Дм. Цензор стал одним из героев пародийного романа Корнея Чуковского „Нынешний Евгений Онегин“ („И Цензор - дерзостный поэт - / украдкой тянется в буфет“), с которым в начале 1900-х годов сотрудничал в газете „Одесские новости“, а также участником рассказа М. Зощенко „Случай в провинции“, где рассказывается, как после революции „однажды осенью поэт-имажинист Николай Иванов, пианистка Маруся Грекова, я, и лирический поэт Дмитрий Цензор выехали из Питера в поисках более легкого хлеба“. И. С. Эвентов вспоминал, что Дм. Цензор был одним из тех, кто нёс на плечах гроб с телом А. Блока в 1921 году». См. рассказ Зощенко .

Поэтические книги Д. Цензора:

• «Старое гетто», СПб., 1907;
• «Крылья Икара», 1908;
• «Легенда будней», 1913

В 1920-е годы сотрудничал в сатирических журналах «Бегемот», «Смехач», «Пушка» и других. В советское время Д. Цензор оказался на обочине литературного процесса, время от времени печатался в многотиражках, лишь в 1940 году издал одну книгу избранных стихотворений. Перед войной он стал секретарём партийной организации Ленинградского Союза писателей.

Похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища в одной могиле с женой, балериной А. В. Груздевой.

Его пасынок - выдающийся фигурист Олег Протопопов . Именно отчим подарил первые коньки своему пасынку, будущему двукратному чемпиону Олимпийских игр. Олег Протопопов вспоминал: «отчим спас нам жизнь, вытащив нас с мамой из блокадного Ленинграда, когда мы были уже на грани смерти» (см. Автор Кирилл Финкельштейн).

Личный архив поэта (его поэтические произведения, статьи, переводы, письма известных поэтов и других деятелей культуры, друзей и знакомых) передан в ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА (ЦГАЛИ СПб), см. .

Книги

Нотные издания

• Я ушёл от улыбки твоей: Цыганский романс для голоса с сопровождением фортепиано cis.1-g.2. Слова Д. М. Цензора, музыка Карла Тидемана. СПб: Музыкальный магазин «Северная лира».
• Провожала подруга любимого. Жалостная песня из репертуара А. И. Третьяковой. На 2 женских голоса (можно исполнять в один голос) и фортепиано. Слова Дмитрия Цензора. Музыка Николая Маныкина-Невструева . М.: Прогрессивные новости.
• Приходи в мой сад зелёный: Романс для голоса с сопровождением фортепиано es.1-g.2. Слова Д. Цензора, музыка Виктора Липченко. СПб: Музыкальный магазин «Северная лира».
• Приходи в мой сад: Цыганский романс для голоса с сопровождением фортепиано d.1-fis.2. Слова Дмитрия Цензора, музыка Карла Тидемана. СПб: Музыкальный магазин «Северная лира».
• Полюби меня: Для голоса с сопровождением фортепиано c.1-f.2 (a). Слова Д. М. Цензора, музыка Н. С. Шепелева. Ростов-на-Дону : Адлер.
• Орлиная песня: Для голоса с сопровождением фортепиано c.1-as.2. Слова Дмитрия М. Цензора, музыка Николая А. Шиповича. Киев : Индржишек.
• Привет Всерабису: 1919-1929. Музыка Е. Вильбушевича, слова Д. Цензора. Л.: Ленинградский областной союз рабочих искусств, 1929.
• На братской могиле. Музыка Соловьева, слова Д. Цензора. М., 1955.

Напишите отзыв о статье "Цензор, Дмитрий Михайлович"

Примечания

Ссылки

• Автор Кирилл Финкельштейн
• в журнале

Отрывок, характеризующий Цензор, Дмитрий Михайлович

Но Изидора, как ни в чём не бывало, продолжала рассказывать дальше, и нам ничего не оставалось, как только окунутся с ней снова в её исковерканную, но такую высокую и чистую, не дожитую земную ЖИЗНЬ...
Проснулась я на следующее утро очень поздно. Видимо тот покой, что подарил мне своим прикосновением Север, согрел моё истерзанное сердце, позволяя чуточку расслабиться, чтобы новый день я могла встретить с гордо поднятой головой, что бы этот день мне ни принёс... Анна всё ещё не отвечала – видимо Караффа твёрдо решил не позволять нам общаться, пока я не сломаюсь, или пока у него не появится в этом какая-то большая нужда.
Изолированная от моей милой девочки, но, зная, что она находится рядом, я пыталась придумать разные-преразные способы общения с ней, хотя в душе прекрасно знала – ничего не удастся найти. Караффа имел свой надёжный план, который не собирался менять, согласуя с моим желанием. Скорее уж наоборот – чем больше мне хотелось увидеть Анну, тем дольше он собирался её держать взаперти, не разрешая встречу. Анна изменилась, став очень уверенной и сильной, что меня чуточку пугало, так как, зная её упёртый отцовский характер, я могла только представить, как далеко она могла в своём упорстве пойти... Мне так хотелось, чтобы она жила!.. Чтобы палач Караффы не посягал на её хрупкую, не успевшую даже полностью распуститься, жизнь!.. Чтобы у моей девочки всё ещё было только впереди...
Раздался стук в дверь – на пороге стоял Караффа...
– Как вам почивалось, дорогая Изидора? Надеюсь, близость вашей дочери не доставила хлопот вашему сну?
– Благодарю за заботу, ваше святейшество! Я спала на удивление великолепно! Видимо, именно близость Анны меня успокоила. Смогу ли я сегодня пообщаться со своей дочерью?
Он был сияющим и свежим, будто уже меня сломил, будто уже воплотилась в жизнь его самая большая мечта... Я ненавидела его уверенность в себе и своей победе! Даже если он имел для этого все основания... Даже если я знала, что очень скоро, по воле этого сумасшедшего Папы, уйду навсегда... Я не собиралась ему так просто сдаваться – я желала бороться. До последнего моего вздоха, до последней минуты, отпущенной мне на Земле...
– Так что же вы решили, Изидора? – весело спросил Папа. – Как я уже говорил вам ранее, именно от этого зависит, как скоро вы увидите Анну. Я надеюсь, вы не заставите меня принимать самые жестокие меры? Ваша дочь стоит того, чтобы её жизнь не оборвалась так рано, не правда ли? Она и впрямь очень талантлива, Изидора. И мне искренне не хотелось бы причинять ей зла.
– Я думала, вы знаете меня достаточно давно, ваше святейшество, чтобы понять – угрозы не изменят моего решения... Даже самые страшные. Я могу умереть, не выдержав боли. Но я никогда не предам то, для чего живу. Простите меня, святейшество.
Караффа смотрел на меня во все глаза, будто услышал что-то не совсем разумное, что очень его удивило.
– И вы не пожалеете свою прекрасную дочь?!. Да вы более фанатичны, чем я, мадонна!..
Воскликнув это, Караффа резко встал и удалился. А я сидела, совершенно онемевшая. Не чувствуя своего сердца, и не в состоянии удержать разбегавшиеся мысли, будто все мои оставшиеся силы ушли на этот короткий отрицательный ответ.
Я знала, что это конец... Что теперь он возьмётся за Анну. И не была уверенна, смогу ли выжить, чтобы всё это перенести. Не было сил думать о мести... Не было сил думать вообще ни о чём... Моё тело устало, и не желало более сопротивляться. Видимо, это и был предел, после которого уже наступала «другая» жизнь.
Я безумно хотела увидеть Анну!.. Обнять её хотя бы раз на прощание!.. Почувствовать её бушующую силу, и сказать ей ещё раз, как сильно я её люблю...
И тут, обернувшись на шум у двери, я её увидела! Моя девочка стояла прямая и гордая, как негнущаяся тростинка, которую старается сломать надвигающийся ураган.
– Что ж, побеседуйте с дочерью, Изидора. Может быть, она сможет внести хоть какой-то здравый смысл в ваше заблудившееся сознание! Я даю вам на встречу один час. И постарайтесь взяться за ум, Изидора. Иначе эта встреча будет для вас последней...
Караффа не желал более играть. На весы была поставлена его жизнь. Так же, как и жизнь моей милой Анны. И если вторая для него не имела никакого значение, то за первую (за свою) он был готов пойти на всё.
– Мамочка!.. – Анна стояла у двери, не в состоянии пошевелиться. – Мама, милая, как же мы его уничтожим?.. Не сумеем ведь, мамочка!
Вскочив со стула, я подбежала к моему единственному сокровищу, моей девочке и, схватив в объятия, сжала что было сил...
– Ой, мамочка, ты меня так задушишь!.. – звонко засмеялась Анна.
А моя душа впитывала этот смех, как приговорённый к смерти впитывает тёплые прощальные лучи уже заходящего солнца...
– Ну что ты, мамочка, мы ведь ещё живы!.. Мы ещё можем бороться!.. Ты ведь мне сама говорила, что будешь бороться, пока жива... Вот и давай-ка думать, можем ли мы что-то сделать. Можем ли мы избавить мир от этого Зла.
Она снова меня поддерживала своей отвагой!.. Снова находила правильные слова...
Эта милая храбрая девочка, почти ребёнок, не могла даже представить себе, каким пыткам мог подвергнуть её Караффа! В какой зверской боли могла утонуть её душа... Но я-то знала... Я знала всё, что её ждало, если я не пойду ему навстречу. Если не соглашусь дать Папе то единственное, что он желал.
– Хорошая моя, сердце моё... Я не смогу смотреть на твои мучения... Я тебя не отдам ему, моя девочка! Севера и ему подобных, не волнует, кто останется в этой ЖИЗНИ... Так почему же мы должны быть другими?.. Почему нас с тобой должна волновать чья-то другая, чужая судьба?!.
Я сама испугалась своих слов... хотя в душе прекрасно понимала, что они вызваны всего лишь безысходностью нашего положения. И, конечно же, я не собиралась предавать то, ради чего жила... Ради чего погиб мой отец и бедный мой Джироламо. Просто, всего на мгновение захотелось поверить, что мы можем вот так взять и уйти из этого страшного, «чёрного» караффского мира, забыв обо всём... забыв о других, незнакомых нам людях. Забыв о зле...
Это была минутная слабость усталого человека, но я понимала, что не имела право допускать даже её. И тут, в довершении всего, видимо не выдержав более насилия, жгучие злые слёзы ручьём полились по моему лицу... А ведь я так старалась этого не допускать!.. Старалась не показывать моей милой девочке, в какие глубины отчаяния затягивалась моя измученная, истерзанная болью душа...
Анна грустно смотрела на меня своими огромными серыми глазами, в которых жила глубокая, совсем не детская печаль... Она тихо гладила мои руки, будто желая успокоить. А моё сердце криком кричало, не желая смиряться... Не желая её терять. Она была единственным оставшимся смыслом моей неудавшейся жизни. И я не могла позволить нелюди, звавшимся римским Папой, её у меня отнять!
– Мамочка, не волнуйся за меня – как бы прочитав мои мысли, прошептала Анна. – Я не боюсь боли. Но даже если это будет очень больно, дедушка обещал меня забрать. Я говорила с ним вчера. Он будет ждать меня, если нам с тобой не удастся... И папа тоже. Они оба будут меня там ждать. Вот только тебя оставлять будет очень больно... Я так люблю тебя, мамочка!..
Анна спряталась в моих объятиях, будто ища защиты... А я не могла её защитить... Не могла спасти. Я не нашла «ключа» к Караффе...
– Прости меня, солнышко моё, я подвела тебя. Я подвела нас обеих... Я не нашла пути, чтобы уничтожить его. Прости меня, Аннушка...
Час прошёл незаметно. Мы говорили о разном, не возвращаясь более к убийству Папы, так как обе прекрасно знали – на сегодняшний день мы проиграли... И не имело значения, чего мы желали... Караффа жил, и это было самое страшное и самое главное. Нам не удалось освободить от него наш мир. Не удалось спасти хороших людей. Он жил, несмотря ни на какие попытки, ни на какие желания. Несмотря ни на что...
– Только не сдавайся ему, мамочка!.. Прошу тебя, только не сдавайся! Я знаю, как тебе тяжело. Но мы все будем с тобой. Он не имеет права жить долго! Он убийца! И даже если ты согласишься дать ему то, что он желает – он всё равно уничтожит нас. Не соглашайся, мама!!!
Дверь открылась, на пороге снова стоял Караффа. Но теперь он казался очень чем-то недовольным. И я примерно могла предположить – чем... Караффа более не был уверен в своей победе. Это тревожило его, так как оставался у него только лишь этот, последний шанс.
– Итак, что же вы решили, мадонна?
Я собрала всё своё мужество, чтобы не показать, как дрожит мой голос, и совершенно спокойно произнесла:
– Я уже столько раз отвечала вам на этот вопрос, святейшество! Что же могло измениться за такое короткое время?
Приходило ощущение обморока, но, посмотрев в сияющие гордостью глаза Анны, всё плохое вдруг куда-то исчезло... Как же светла и красива была в этот страшный момент моя дочь!..
– Вы сошли с ума, мадонна! Неужели вы сможете так просто послать свою дочь в подвал?.. Вы ведь прекрасно знаете, что её там ждёт! Опомнитесь, Изидора!..
Вдруг, Анна вплотную подошла к Караффе и звонким ясным голосом произнесла:
– Ты не судья и не Бог!.. Ты всего лишь – грешник! Потому и жжёт Перстень Грешников твои грязные пальцы!.. Думаю, он одет на тебя не случайно... Ибо ты самый подлый из них! Ты не испугаешь меня, Караффа. И моя мать никогда не подчинится тебе!
Анна выпрямилась и... плюнула Папе в лицо. Караффа смертельно побледнел. Я никогда не видела, чтобы кто-то бледнел так быстро! Его лицо буквально в долю секунды стало пепельно-серым... а в его жгучих тёмных глазах вспыхнула смерть. Всё ещё стоя в «столбняке» от неожиданного поведения Анны, я вдруг всё поняла – она нарочно провоцировала Караффу, чтобы не тянуть!.. Чтобы скорее что-то решить и не мучить меня. Чтобы самой пойти на смерть... Мою душу скрутило болью – Анна напомнила мне девочку Дамиану... Она решала свою судьбу... а я ничем не могла помочь. Не могла вмешаться.

Бессмертие

Кто из нас станет богом?

Альфред Мюссе

О, если ты пророк,-твой час настал. Пора!

Зажги во тьме сердец пылающее слово.

Ты должен умереть на пламени костра

Среди безумия и ужаса земного...

Не бойся умереть. Бессмертен луч добра.

Ты в сумраке веков стократно вспыхнешь снова.

Для песни нет преград,-она, как меч, остра;

И нет оков словам, карающим сурово...

И тусклые года томлений и тревог,

Как факел, озарит, страдалец и пророк,

Негаснущий костер твоей красивой смерти.

Из пламени его голодных языков

Не смолкнет никогда мятежно яркий зов:

«Да будет истина Да будет правда!-Верьте!»

В зените

Звенит мой крик тоскливо-запоздалый.

Уже давно осыпались цветы.

Безмолвно ждет в зените полдень алый,

Как бы страшась преддверья пустоты.

Зову любовь... Святая, где же ты?

Как пилигрим, израненный о скалы,

Я дни влачу, поникший и усталый.

О, где же ты, источник чистоты?

Меня сожгла печаль неверных встреч...

Душа огни хотела уберечь,

Цвела тоской по женщине далекой.

И каждая мне тело отдала...

Но душу вдаль загадочно несла,

Томясь, как я, мечтою одинокой.

В провинциальной тишине...

В провинциальной тишине,

В уснувшем доме, по привычке,

Ты заплетаешь на окне

Свои червонные косички.

Побудь со мною. Не ложись.

Я загрустил невыразимо.

Ведь я искал большую жизнь,

А жизнь прошла куда-то мимо.

Прохладна ночь. Трава влажна.

Гудят жуки над майской грядкой.

Серебро-желтая луна

Из-за угла глядит украдкой,

Дивясь тому, что ты не спишь,

Что ей светить пришлось так рано

Среди берез и серых крыш,

Как на пейзаже Левитана.

В садах мечты я выстроил чертог...

В садах мечты я выстроил чертог...

Ведут к нему воздушные ступени,

Хрустальный свод прозрачен и высок,

Везде цветы, цветы и блеск весенний.

В чертог любви и чистых наслаждений

Я ухожу от скорби и тревог

И вижу сны... Я в них всесильный гений,

Восторженный и радостный, как бог.

Когда же день бросает алчный зов,-

Мои мечты-испуганные птицы

Умчатся вдаль... и снова, бледнолицый,

Блуждаю я меж стонущих рабов.

И жизнь моя тоскливее темницы,

Не знающей ни солнца, ни цветов.

В толпе

Люблю искать случайность приближений,

Среди людей затерянным бродить.

Мы чужды все, но призрачная нить

Связала нас для жизни и мгновений.

И я иду намеки дня следить,

Вникая в гул разрозненных движений.

Одни таят безумье преступлений,

Другим дано великое творить.

И нет границ меж красотой и злом.

Печаль везде томится беспредельно,

В улыбке глаз, в признании родном..

И сладко мне отдаться ей бесцельно.

Я всех люблю и каждого отдельно,

Живу душой в ничтожном и святом.

Война

Кровавый ураган затих над мертвой нивой.

Холодной синевой над ней простерта мгла.

И ворон чертит круг зловеще-прихотливый,

И страшен тяжкий взмах вороньего крыла.

Отхлынула война, как море в час отлива,

Оставила борьбой сплетенные тела...

И вот встает из мглы с осанкой горделивой

На взмыленном коне великий Всадник зла.

Свинцовые глаза вперяет в землю он.

Ступает черный конь по трупам искаженным,

И слышен в тишине последней муки стон...

И всадник смотрит вдаль: безумным легионом

Ползут его рабы, гудит железный звон...

Хохочет великан над миром исступленным.

Все побеждая и комкая...

Все побеждая и комкая,

Движется черная ночь.

Жалоба чья-то негромкая.

И не могу я помочь.

Сбудется. Жду и не сетую.

Скорбь затаил и терплю.

Землю, в оковы одетую,

Глубже и горше люблю.

Две девушки молча глядели...

Две девушки молча глядели

На улицу вниз из окна.

Карминные отблески рдели

За далью, где площадь видна.

А день уходил. И не мог он

Сказать о свободной весне,

Касаясь распахнутых окон

И бледных головок в окне.

Ушел. На вечернем соборе

Горел потухающий крест.

А снизу, в банкирской конторе,

Рожки осветили подъезд.

Потом в магазине «Адели»

В окне манекены зажглись.

И долго, мечтая, глядели

Две девушки в сумерки, вниз.

Девственницы

Расцветших девственниц безгрешные постели,-

Их свежесть, белизна, их утренний наряд,-

Они весенние, святые колыбели,

Где грезы о любви томятся и грустят.

Упругие черты стыдливо опьянели

И молят о грехе томительных услад.

К ним никнут юноши в невысказанной цели,

Но гонит их душа смущенная назад.

И сон девический неопытен и тих.

И бродят ангелы, задумавшись о них,

На ложе чистое роняя снежность лилий.

Невинные сердца тоску и жажду слили.

Когда же бледный день, целуя, будит их,-

С улыбкой девушки припомнят,-что любили.

Древняя плита

На храмине, в раскопках древних Фин

Был найден стих безвестного поэта-

Начертанный для вечного завета

На каменной плите иероглиф:

«Благословляйте илистый разлив,

«Плоды земли, рожденье тьмы и света,

И сладкий труд на лоне зрелых нив,

И благость Ра, и справедливость Сета»,

Давно лежит затертая плита

В хранилище старинного музея,

Глася о том, как жизнь была проста.

И человек с глазами чародея

Над ней поник, от мудрости седея.

И горький смех кривит его уста.

Если б камень. Вместо сердца - камень...

Если б камень. Вместо сердца - камень.

Если б рок жестокими руками

Ослепил глаза мои туманом,

Усыпил губительным обманом.

Будто нищий полуобнаженный,

Как глупец, безумец, прокаженный, -

Я хочу быть жалким и гонимым

По стезям земным неисчислимым.

Связан я с людьми случайной связью.

В закоулках, выпачканных грязью,

В косных днях, овеянных тоскою,

В этом злом, удушливом покое.

Есть грустная поэзия молчанья...

Есть грустная поэзия молчанья

Покинутых старинных городов.

В них смутныи бред забытого преданья,

Безмолвие кварталов и дворцов.

Сон площадей. Седые изваянья

В тени аркад. Забвение садов.

А дни идут без шума и названья,

И по ночам протяжен бой часов.

И по ночам, когда луна дозором

Над городом колдует и плывет,-

В нем призрачно минувшее живет.

И женщины с наивно-грустным взором

Чего-то ждут в балконах, при луне...

А ночь молчит и грезит в тишине.

Женщины

Печальные, с бездонными глазами,

Горевшие непонятой мечтой,

Беспечные, как ветер над полями,

Пленявшие капризной красотой...

О, сколько их прошло передо мной!

О, сколько их искало между нами

Поэзии и страсти неземной!

И каждая томилась и ждала

Красивых мук, невысказанной неги.

И каждая безгрешно отдала

Своей весны зеленые побеги...

О, ландыши, грустящие о снеге,-

О, женщины! У вас душа светла

И горестна, как музыка элегии...

Истукан

У древних берегов пустынно тихих рек,

На голом выступе потухшего вулкана

Есть изваяние кумира-великана,-

Творенье грубое, как первобытный век.

Здесь некогда стоял без лука и колчана

С кремневым топором пещерный человек

И в диком творчестве огромный камень сек.

И высек из скалы урода-истукана.

И долго в ужасе лежал простертый ниц,

Молясь на мертвый лик, закатом обагренный.

И век за веком гас, как гаснет свет зарниц.

Вулкан ручьями лав спалил живые склоны.

И только истукан для мировых страниц

Остался навсегда-немой и непреклонный.

Красная гвоздика

Осени хмурой пригрезился май,

Празднество улиц и флаги, и клики.

Кто нас увлек в этот солнечный край,

Дал нам букетики красной гвоздики?

Девушка с нимбом волос золотых,

Шли мы к одной ослепительной цели.

Речи твои навсегда отзвенели.

Осенью нам улыбнулась весна

И на окошке моем позабыла

Эти цветы, что дарила она

Юным и смелым, в ком жажда и сила.

Стал окрыленным твой друг и поэт

Сумрачных будней, больного напева.

В душу он принял от молнии свет,

Сердце открыл для восторга и гнева.

Где же надежды и что же сбылось?

Только ночами пустынными снится

Нет ни единого в небе луча.

Вихри ненастные мечутся дико.

В темных стенах, на груди, у плеча,

Красная, красная сохнет гвоздика.

Месяц и поэт

Выходит месяц на дорогу.

Он тих. Печаль его стара.

Мы подружились понемногу

И вместе бродим до утра.

Кто на свиданье вышел первым,

Тот ждет, пока придет другой.

Сегодня он прижался к вербам

И сторожит ночной покой.

Мне стало чуждо все дневное,

Моей тоске исхода нет.

Забвенье ночи любят двое -

Наивный месяц и поэт.

Один плетет лучи и тени,

Рядит в алмазы лес и луг.

Другой в кругу своих видений -

Бесплотных, ласковых подруг.

И безутешный, и безмолвный,

Я до утра брожу один,

Когда его скрывают волны

Прозрачно-облачных равнин.

Никто не видел и не слышал,

Как плакала душа моя.

Прощай. Ты нынче первым вышел,

А завтра первым буду я.

На корабле

Струится зной по дремлющим волнам,

И медленно проходит без возврата

Глубокий день. Горит пожар заката,

И алый свет скользит по облакам.

Равнина вод молчанием объята.

И облака спешат, как в дальний храм,

К пурпурной мгле, в пустыню небоската,

И, замерев, стоят недвижно там.

Корабль устал. Качаясь, тихо дремлет.

Мертвеет зыбь, и виснут паруса.

И я один в слепые небеса

Гляжу с тоской... Мой дух затишью внем

И жаждет бурь. Закатный меркнет свет.

Уж ночь близка. Уж поздно. Бури нет...

Медлительно сходились туч ряды,

Бросая в тьму гудящие зарницы,

И прыгали, как яростные львицы,

Соленых волн вспененные гряды.

Корабль стонал в предчувствии беды...

Но ликовал я, смелый, бледнолицый.

Я пел. И крик морской полночной птицы

Мне отвечал из неба и воды.

А на заре настала тишина.

Лениво нас баюкала волна.

Но день пылал. И, бурей утомленный,

Благословлял я солнечный восход

И синеву золотопенных вод,

И край мечты, безвестный, отдаленный.

Нависли сумерки. Таинственны и строги...

Нависли сумерки. Таинственны и строги

Пустые улицы. Им снится даль времен.

И только иногда, смущая мутный сон,

Спешит по ним евреи - дитя земной тревоги.

Брожу у ветхих стен угрюмой синагоги-

И слышу пение унылое, как стон...

Здесь тени скорбные глядят со всех сторон, -

О, как бледны они, измучены, убогий

Здесь реют призраки кровавых темных лет

И молят жалобно и гонятся вослед

Испуганной мечте... Сгустилась тьма ночная.

И гетто старое мне шепчет, засыпая:

«Возьми моих детей... Им нужен вольный свет...

Им душно, душно здесь... Темна их доля злая...»

В безмолвии старинного квартала

Проходит жизнь, туманная, как бред.

Сменился день. Глухая ночь настала

И зажелтел из окон тусклый свет.

И в поздний час у мрачного портала

Я жду ее-хранящую обет...

Она глядит печально и устало,

И призрачно звучит ее привет.

и бродим мы, тоскуя и любя,

Безмолвные, безропотно скорбя,

Мы ничего не ждем и безнадежны

Часы любви. Над нами ночь и тьма.

Вокруг молчат потухшие дома.

И грезы их, как старость, безмятежны.

Он твои весенние цветы...

Он твои весенние цветы

Грубо смял и бросил, не любя.

Я заметил, как смотрела ты

На врага, убившего тебя.

И тогда я понял: ты сильна...

Ты сильней того, кто победил.

Есть в тебе такая глубина,

Где поют потоки светлых сил.

Есть в тебе такая благодать,

От которой легче жизни плен.

Ты умеешь только отдавать,

Ничего не требуя взамен.

Отчизна

Есть призрачность неведомых миров,

В людской душе неясно отраженных,

Есть марево исчезнувших веков

И вихри дней расцветших и сожженных.

И музыка невыразимых снов,

И боль, и скорбь, раздробленная в стонах,

Лишь вечного приподнятый покров,

Лучи небес в мгновенность превращенных...

И если мы скитаемся и ждем

С раскрытыми от ужаса глазами

И орошаем кровью и слезами

Пустыню тьмы, как благостным дождем,-

Мы ищем путь к отчизне, ставшей сном,

К родным дверям, давно забытым нами.

Парижу

Живя стремительно, касаясь хмельных чаш

Губами жадными, веселый горожанин,

Гамен и гражданин, ученый и апат,-

Ты обольстительно и ярко многогранен.

Похожа жизнь твоя на красочный мираж.

Твой взгляд изнеженный любовью затуманен.

Но кликнет Родина, и-пылкий парижанин-

Ты жизнь любимую беспечно ей отдашь.

Для дерзостной мечты, не знающей преграды,

Ты рушишь прошлое и строишь баррикады.

Велит отечество и-доблестная рать

В походы грозные выходит спозаранок,

Любовниц превратив в отважных маркитанок.

Народ, умевший жить, умеет умирать.

Петербургские сумерки

Сегодня звуки и движенья

Заворожил упавший снег,

И нежностью изнеможенья

Овеян уличный разбег.

Беззвучно движутся трамваи,

Шипя на мерзлых проводах.

Скользят полозья, развевая

На поворотах снежный прах.

Деревья, выступы, решетки

Светло одеты в белый пух.

Весь город стал такой нечеткий,

Притих, задумался, потух.

И ждет, когда над ним сомкнется

Вечерний сумрак не спеша.

И с этим сумраком сольется

Его холодная душа.

На площадях, во мгле простертых,

Пока не вспыхнул рой огней,

Встают забытые когорты

Неуспокоенных теней.

Пустыня

В пустыне солнечной, песком заметены,

Стоят, покорные тысячелетним думам,-

Старинный обелиск, изъеденный самумом,

И камни желтые разрушенной стены.

Недвижен тяжкий зной. А ночью с долгим шумом

Встает песчаный вихрь. Белеет лик луны.

Пустыня зыблется, вздымает валуны.

И спят развалины видением угрюмым.

Блуждает возле них голодный ягуар

И царственно взойдя на светлые ступени,

Ложится и следит отчетливые тени.

Молчит пустынный мир. И смотрит лунный шар

На пыль его надежд, на смерть его творений.

И думает о том,- как бледен он и стар.

Разгульный крик борьбы и разрушенья...

Разгульный крик борьбы и разрушенья,

Зловещий лязг заржавленных оков,

Протяжный стон на пламени костров,

И подвиги любви и вдохновенья,-

В моей душе смятенье всех веков

Заключено в таинственные звенья.

Добро и зло минувших дел и слов

Живут во мне для грез и песнопенья.

Но я стою в печали смутных дней

На рубеже туманного предела.

Я угадал намеки всех теней.

Гляжу вперед пытливо и несмело...

Родился в бедной еврейской семье. С 1890-х годов начал публиковать свои стихи в различных изданиях. Произведения испытали большое влияние С. Надсона и символистов. В 1908 г. он одновременно закончил филологический факультет Петербургского университета и Академию художеств.

Информации о поэте сохранилось немного. Сайт "Слова. Серебряный век" приводит такую:

И ещё слова Блока:

Позже Дмитрий Цензор написал про Кружок и обстановку, царившую в нем, в журнале «Златоцвет».

Поэтические книги Д. Цензора:

• «Старое гетто», СПб., 1907;
• «Крылья Икара», 1908;
• «Легенда будней», 1913

В советское время Д. Цензор оказался на обочине литературного процесса, время от времени печатался в многотиражках, лишь в 1940 году издал одну книгу избранных стихотворений. Перед войной он стал секретарем партийной организации Ленинградского Союза писателей.

Похоронен на «Литераторских мостках» Волкова кладбища в одной могиле с женой, балериной А. В. Груздевой.

В настоящее время стихи Дм. Цензора выходят в серии «Лирика Серебряного века».